Неточные совпадения
Заговорив однажды по поводу близкого освобождения крестьян,
о прогрессе, он надеялся возбудить сочувствие своего сына; но тот равнодушно промолвил: «Вчера я прохожу мимо забора и слышу, здешние крестьянские мальчики, вместо какой-нибудь старой
песни горланят: Время верное приходит, сердце чувствует
любовь…Вот тебе и прогресс».
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и
песню,
любовь и негу в грудь, льется
песня радости и неги,
любви и добра из груди — «
о земля!
о нега!
о любовь!
о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Но что со мной: блаженство или смерть?
Какой восторг! Какая чувств истома!
О, Мать-Весна, благодарю за радость
За сладкий дар
любви! Какая нега
Томящая течет во мне!
О, Лель,
В ушах твои чарующие
песни,
В очах огонь… и в сердце… и в крови
Во всей огонь. Люблю и таю, таю
От сладких чувств
любви! Прощайте, все
Подруженьки, прощай, жених!
О милый,
Последний взгляд Снегурочки тебе.
И опять звуки крепли и искали чего-то, подымаясь в своей полноте выше, сильнее. В неопределенный перезвон и говор аккордов вплетались мелодии народной
песни, звучавшей то
любовью и грустью, то воспоминанием
о минувших страданиях и славе, то молодою удалью разгула и надежды. Это слепой пробовал вылить свое чувство в готовые и хорошо знакомые формы.
Мой дед был птичный охотник. Я спал у него в большой низенькой комнате, где висели соловьи. Наши соловьи признаются лучшими в целой России. Соловьи других мест не умеют так хорошо петь
о любви,
о разлуке и обо всем,
о чем сложена соловьиная
песня.
Иногда Софья негромко, но красиво пела какие-то новые
песни о небе,
о любви или вдруг начинала рассказывать стихи
о поле и лесах,
о Волге, а мать, улыбаясь, слушала и невольно покачивала головой в ритм стиха, поддаваясь музыке его.
Вообще gnadige Frau с самой проповеди отца Василия, которую он сказал на свадьбе Егора Егорыча, потом, помня, как он приятно и стройно пел под ее игру на фортепьяно после их трапезы
любви масонские
песни, и, наконец, побеседовав с ним неоднократно
о догматах их общего учения, стала питать большое уважение к этому русскому попу.
— Но разве мало прекрасных стихов без объяснений в
любви? А гражданские мотивы? Томас Гуд, Некрасов.
О, сколько поэтов!
Песни о труде,
о поруганной личности, наконец, бурные призывы, как у Лопе де Вега и у нашего московского поэта Пальмина, ни разу не упомянувшего слово «
любовь» и давшего бессмертный «Реквием».
Он вломился в разгульную жизнь фабричных девиц, как медведь на пасеку. Вначале эта жизнь, превышая всё, что он слышал
о ней, поразила его задорной наготою слов и чувств; всё в ней было развязано, показывалось с вызывающим бесстыдством, об этом бесстыдстве пели и плакали
песни, Зинаида и подруги её называли его —
любовь, и было в нем что-то острое, горьковатое, опьяняющее сильнее вина.
Он был талантливый рассказчик и легко сочинял для проституток трогательные песенки
о печалях несчастной
любви, его
песни распевались во всех городах Волги, и — между прочим — ему принадлежит широко распространенная
песня...
Я наблюдал, как в этих щелях, куда инстинкт и скука жизни забивают людей, создаются из нелепых слов трогательные
песни о тревогах и муках
любви, как возникают уродливые легенды
о жизни «образованных людей», зарождается насмешливое и враждебное отношение к непонятному, и видел, что «дома утешения» являются университетами, откуда мои товарищи выносят знания весьма ядовитого характера.
За этим невинным занятием, за сочинением
песен на трубадурный лад, за откапыванием преданий и хроник
о рыцарях для баллад, за томным стремлением, за мучительной
любовью к неизвестной деве… шло время и прошло несколько лет...
Останься здесь. Не ходи за толпою. Не пой для нее мятежных
песен. С ночью остаться повелеваю тебе. Да будет спасен одинокий, произнесший в такую ночь слова
о любви.
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою
песню последнюю,
Мою горькую
песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну — и ради спасения
Я твою призываю
любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь…
Природа, как Суламита, стремится к жениху, тоскует
о нем, ищет его на стогнах, а когда находит, то блаженно изнемогает от
любви: «Левая рука его у меня под головой, а правая обнимает меня» (Песнь
Песней. 8:3).
Слушатели были задумчивы… В раскрытую форточку тянуло гнилою сыростью, в тесной комнате пахло пивом и табаком, лица у всех были малокровные, истощенные долгим и нездоровым трудом, — а
песня говорила
о какой-то светлой, ясной жизни и
о светлой
любви среди природы.
Не бьется в ответ на них ее сердце девичье учащенным биением, не ощущает княжна того трепета,
о котором говорила Танюша как
о признаке настоящей
любви. Не любит, значит, она Якова Потаповича тою
любовью,
о которой говорится в
песнях, а если привыкла к нему, жалеет его, то как родного, каким она привыкла считать его, как товарища игр ее раннего детства.
Глебовской. Давно ждал я очереди своей, как солдат в ариергарде. Ты, Осип Осипович, спел нам
песню о французском паже; теперь, соперник мой в пении и
любви…
— Вот ты какую
песню запел… Нехорошо, брат, нехорошо! — покачал он головой. — Нехорошо, потому что не искренно… Все, что ты сказал теперь, ты знал и в Москве, и здесь по приезде, но это не мешало тебе торчать около нее ежедневно и нашептывать ей
о своей
любви… Я же, старый дурак, еще покровительствовал твоей
любви, думая, что ты честный человек…
Несмотря на раннее развитие тела, мысли
о существе другого пола, долженствующем пополнить ее собственное «я», не посещали еще юной головки, хотя за последнее время, слушая
песни своих сенных девушек,
песни о суженых,
о молодцах-юношах,
о любви их к своим зазнобушкам, все ее существо стало охватывать какое-то неопределенное волнение, и невольно порой она затуманивалась и непрошеные гости — слезы навертывались на ее чудные глаза.
И что доброго успевала создать родная в сердце дочери, то нередко разрушали неблагоразумные беседы мамки и сенных девушек, сказки
о похождениях красавцев царевичей,
песни, исполненные сладости и тоски
любви.
Творца, друзей,
любовь и счастье воспевать.
О песни, чистый плод невинности сердечной!
Блажен, кому дано цевницей оживлять
Часы сей жизни скоротечной!
— Отчего вы так грустны, Катерина Эдуардовна? — повторял он, как жалобную
песню, как тихую молитву отчаяния, и вся душа его билась и плакала в этих звуках. Грозный сумрак охватывал ее, и, полная великой
любви, она молилась
о чем-то светлом, чего не знала сама, и оттого так горяча была ее молитва.